Мемориальная доска в честь русского писателя, поэта и переводчика, лауреата Нобелевской премии по литературе Ивана Алексеевича Бунина (1870-1953) установлена в Одессе на фасаде дома № 27 по улице Княжеской. Именно в этом доме писатель снимал комнаты с 1918 по 1920 годы и писал свои «Окаянные дни».
И. Бунин приезжал в Одессу каждый год – с 1896-го по 1920-й. Он останавливался в гостинице «Лондонская», работал в принадлежащей его тестю Николаю Цакни редакции газеты «Южная мысль», которая находилась на ул. Гаванной, 10. В Одессе он сочетался первым браком с Анной Николаевной Цакни. Венчание состоялось в церкви Сретения Господнего в районе Нового базара (здание храма не сохранилось до наших дней – оно было разрушено). После свадьбы писатель с супругой жили во флигеле во дворе ул. Херсонской (Пастера), 44. Здесь же у них родился сын. Из Дома Буковецкого (ул. Княжеская, 27) в 1920 году писатель уехал в эмиграцию.
В марте 2019 года неизвестные выкрали мемориальную доску, провисевшую более 40 лет на доме по улице Княжеской, 27 в центре Одессы. «Удивительно, но исполнилось ровно 100 лет, как Бунин уехал из этого дома навсегда за границу, а его окаянные дни еще продолжаются… Бунин оказался пророком… Смотришь на пустой след от доски и понимаешь так же и в душах этих людей», — написала у себя в Facebook одесситка Алёна Медведская.
Усилиями одесского историка и краеведа Александра Бабича мемориальная доска была восстановлена и в сентябре 2019 года вернулась на своё место.
ххх
В доме на Княжеской (дом художника Евгения Буковецкого) Иван Бунин и его жена Вера Муромцева снимали три комнаты с 1918 года и до февраля 1920-го, когда они навсегда эмигрировали из России. Здесь писатель вёл дневник, который затем был опубликован под названием «Окаянные дни», — о послереволюционных переменах и разрухе в Одессе.
Мемориальная табличка расположена между окнами бывшей гостиной (салона) Бунина, куда нередко приходил молодой писатель Валентин Катаев. Об этих встречах Катаев вспоминал в своей повести «Трава забвения»:
«Всё это бурное, ни на что не похожее, неповторимое время Бунин прожил в Одессе на Княжеской улице в особняке своего приятеля, художника Буковецкого, который предоставил писателю весь нижний этаж, три комнаты, куда я и приходил, всякий раз испытывая невероятное волнение, прежде чем позвонить с чёрного хода. Обычно мне открывала нарядная горничная на французских каблучках, в накрахмаленной наколке и маленьком батистовом фартучке с кукольными карманчиками. Она была предоставлена в распоряжение Буниных вместе с комнатами и разительно не соответствовала той обстановке, которая царила в городе, в России, в мире.
Жизнь Бунина в этих барских комнатах с массивными полированными дверями, с отлично натёртыми паркетами, тёплыми мраморными подоконниками венецианских окон, с жарко начищенными медными шпингалетами, с высокими чистыми потолками, отражавшими в летнее время зелень белых акаций, которыми была тесно обсажена тихая аристократическая улица, а зимой голубые тени сугробов и размытые силуэты извозчичьих саней, с небольшим количеством самой необходимой, но очень хорошей мебели, без всех этих мещанских этажерок, тумбочек, безделушек, салфеточек, ковриков, альбомов и накидок, как нельзя больше соответствовала моему представлению об аристократе, столбовом дворянине, российском академике, человеке безукоризненного вкуса.
Здесь я уже видел не дачника, а настоящего оседлого горожанина, может быть даже вынужденного политического затворника, выработавшего себе точнейший распорядок дня. Он много работал. У меня создалось впечатление, что он пишет беспрерывно. Когда бы я ни пришёл, я неизменно видел дверь его рабочей комнаты, полуоткрытую в темноватый коридор, а за ней окно, выходящее в тихий двор, небольшой стол и Бунина без пиджака, в свежей сорочке с закатанными до локтей рукавами, обнажавшими сухие, мускулистые руки, который в круглых рабочих очках, делавших его похожи на сову, быстро писал, покрывая небольшие узкие листки писчей бумаги своей характерной убористой клинописью…
Я отправлялся в большую комнату окнами на Княжескую — их салон, где меня встречала Вера Николаевна и, соблюдая некую светскую обязанность хозяйки дома, занимала меня необременительным разговором на разные общие темы, разумеется, не унижаясь до погоды».
