Могила отца и сестры русского писателя, журналиста и общественного деятеля Владимира Галактионовича Короленко (1853-1921) находится в городе Ровно на кладбище «Грабник» по улице Киевской.
Отец писателя Галактион Афанасьевич Короленко (1810-1868) был уездным судьей. Он работал в Житомире, потом был переведен в Ровно. Сначала Владимир Короленко учился в Житомирской, а когда семья переехала в Ровно, поступил в Ровенскую гимназию. Свои юношеские впечатления от Ровно писатель описал впоследствии в своих произведениях, таких как «История моего современника», «В дурном обществе» и других. Гимназию Владимир закончил с серебряной медалью и поступил в Петербургский технологический институт.
У Короленко был старший брат Юлиан, младший — Илларион и две младшие сестры — Мария и Эвелина. Третья сестра, Александра Галактионовна Короленко, умерла 7 мая 1867 в возрасте 1 год и 10 месяцев и была похоронена в Ровно.
По семейным преданиям, род Короленко шел от Миргородского казачьего полковника, которому польским королем дано гербовое дворянство. Но демократ по духу, отец Владимира Галактионовича — Галактион Афанасьевич, показывая своим детям отличия дворянства от прочих людей — гербовую печать, грамоту, присоединил оттенок насмешки, набросав на бумаге блоху со щитом и мечом, отплясывающую на барабане. И никогда на протяжении своей жизни не стремился восстановить свои права в дворянстве. А когда он умер, дети считались по служебному списку сыновьями надворного советника.
Он оставил семью в трудном финансовом положении, вдове судьи пришлось применить героические усилия, чтобы сын имел возможность закончить образование.
Образ отца в памяти Владимира Галактионовича запечатлелся с выражением постоянной заботы и печали. Только в редкие, ценные для детей, минуты лицо его прояснялось, и тогда весь запас детской веселости, благодушия, хранившегося в душе этого человека, щедро проявлялся: он возился с детьми, рассказывал им сказки, экспромтом сочиненные им же самим, рисовал, в чем был великий мастер.
«В эти минуты мы очень любили отца, — говорил Владимир Галактионович, — но с годами эта радость выпадала нам реже и реже».
Судья был неудачник по службе «благодаря дон-кихотской честности».
Кругом же в те времена царили взяточничество и подкупы. При переезде на новое место происходили одни и те же картины: спешили к судье, особенно те, у кого «рыльце в пуху» с подарками, чтобы замилостивить, подкупить на будущее время. Галактион Афанасьевич сначала отказывался от приношений спокойно, во второй — нервно, возбужденно, и наконец происходили грубые сцены: судья бесцеремонно ругался и гнал представителей с палкой в руках (он был хромой и всегда опирался на палку). Больших усилий стоило неподкупному судье заставить своих клиентов понять его.
Только со временем убеждались, что нет такой силы, которая заставила бы судью покривить душой. Бесконечно добрый, отзывчивый на чужое горе, он каждый раз глубоко страдал, если приходилось по ходу дела приговаривать подсудимого к строгой мере наказания.
Уже в период сознательной жизни Владимира Галактионовича произошел такой эпизод, показывающий стойкость судьи в своих убеждениях: в уездном суде шел процесс богатого помещика с бедной родственницей, вдовой брата. Помещик-граф, был богат и с большими связями, что он и пустил в ход, чтобы выиграть дело и таким путем присоединить к своему богатству еще значительное имение.
«Перед окнами нашего домика два-три раза останавливалась с гербами кареты магната, — говорил Короленко, — первые два раза граф держался величаво, осторожно, а отец только холодно и формально отстранял его подходы. Но в третий раз отец внезапно вспылил на сделанное предложение взятки, обругал аристократа, вероятно, неприличными словами и застучал палкой». Взбешенный граф вышел от судьи с угрозами, и карета быстро исчезла. Посещения другой стороны — вдовы — отец тоже не любил. В ответ на ее «дополнительные» сообщения говорил, что будет все сделано по закону. Надо сказать, что судья с особенным уважением, как к непоколебимой истине, относился к закону и не отклонялся от него ни на шаг. Процесс был решен в пользу вдовы и это решение утверждено сенатом. Женщина сияла радостью и внешне преобразилась до неузнаваемости. Отец принял ее радушно, поздравлял. Но когда она приступила с «благодарностью», то должна была стремительно выбежать из его кабинета, и смущенная, со слезами на глазах прошла в прихожую. Но после этого счастливица не унялась, а решила во чтобы-то ни стало отблагодарить судью: ведь ее благополучие, рассудила она, всецело «зависело от твердости и даже некоторого служебного героизма этого скромного хромого человека». И на другой день благодарная клиентка, в отсутствие судьи и его жены, привезла разных материй и других гостинцев, которыми заняла стол и все стулья в комнате. Между прочим, успела передать маленькой Марусе — дочери судьи большую куклу. Вернувшись со службы и увидевши «гостинцы», судья приказывает немедленно возвратить «дары». Но с куклой вышло осложнение: Маруся прижала ее к груди и с горькими слезами заявила, что куклу она не отдаст, «не расстанется с ней».
«Через вас я все-таки стал взяточником! — взволнованно крикнул отец и, махнув рукой, ушел в кабинет, где долго ходил, постукивая палкой.
Затертый серой мещанской средой, судья дорожил, как последней святыней, этой чертой благородства, и чем труднее материально становилось ему с большой семьей, тем старательнее он отгораживал свою независимость и гордость от чиновного взяточничества и нечистоплотных людей.
В большой дисциплине держал судья свою семью и разумно закалял, особенно мальчиков, о чем с благодарностью вспоминает Владимир Галактионович, которому впоследствии пришлось невольно путешествовать по суровым российским климатам. Свободными от занятий часами дети распоряжались по своему усмотрению — на реке, в лесу, что развивало предприимчивость и мужество.
